Лейб-гвардии майор - Страница 87

– Ваши слова напомнили мне кое-что из прошлого, очень грустного прошлого. Пожалуй, вы правы, барон. Империя должна расширяться. И еще: она обязана дорожить теми, кто ее строит. Иначе… – Он не успел договорить.

Послышались громкие крики часовых, карауливших лагерь:

– Стой, куда прешь?

– А ну осади, кому говорят. Чего тебе надобно?

– Не твоего ума надобность, – последовал грубый ответ. – Зови старшого, докладываться буду. А то и сам пройду. Дай дорогу!

– Ишь чего удумал, сам он пройдет! Постойте пока тута, обождите, а я кликну кого следует.

Часовой дунул в свисток. Круглов быстро пошагал в темноту.

Пола шатра раздвинулась, показался сонный Бирон:

– Проклятье! Что такое, что за шум?

Увидев, что я на ногах, он приказал:

– Барон, немедленно узнайте, что стряслось, и доложите. Кого еще принесла нелегкая?!

Бирон зевнул и скрылся в шатре.

Я взял шпагу и поспешил за Кругловым.

Причина переполоха выяснилась быстро. Часовые задержали трех казаков в синих чекменях, высоких меховых папахах и широких, как русская душа, шароварах. Ночные гости норовили прорваться на территорию лагеря, солдаты с трудом сдерживали их, терпеливо дожидаясь появления начальства. Лошади ржали, прижимая уши и раздувая ноздри. Казаки отчаянно ругались.

Увидев офицеров, караульные разом заговорили:

– Вот, вашблагородь, так и прут на рожон, окаянные. Никаких слов не слухают. Не стрелять же в них, право слово.

– Надо будет – выстрелите, – уверил Круглов и стал расспрашивать новоприбывших: – Кто такие?

Пожилой казак лихо спрыгнул на землю, горделиво встал перед нами, будто рисуясь. Вид у него и впрямь был импозантный, гроза степей: широкоплечий, кряжистый, с орлиным носом и страшной косматой бородой. Через восемьдесят лет его потомки будут распугивать парижан и введут всемирную моду на «бистро», а пока что такие, как он, держат нашу границу, наводят шороху в степи ну и периодически бунтуют, как же без этого. Казачья философия неволю и утеснение прав не признает.

– Донцы мы, – начал объяснять пожилой казак, очевидно бывший в троице за старшего. – От полковника Кабыздохова присланы с донесением.

– Как, говоришь, зовут полковника? – Я не сдержал улыбки.

– Кабыздохов его зовут, Илья Лукич, – терпеливо повторил казак.

Похоже, ему было не привыкать к такой реакции окружающих на фамилию его начальства.

– А сам кто таков будешь?

– А я буду сотником евонным, Федькой Вырвиглаз.

– Ну и фамилии у вас, братцы, – ухмыльнулся Круглов. – Кабыздохов, Вырвиглаз…

Казак снова стоически перенес веселье окружающих.

– Фамилии как фамилии, не хуже других будут, – не без гордости ответил он. – Вы меня лучше к старшому отведите.

– Барон, проводите? – обратился ко мне Круглов.

– Так точно, господин капитан. Ступай за мной, – велел я Федьке.

Казак послушно пошел, ведя коня в поводу.

– Хто тут за главного?! – поинтересовался Федька, когда мы оказались возле штабного шатра. – Сделай милость, добрый человек, скажи, чтоб мне не опозориться.

Он высморкался и деликатно вытер руку об штанину.

– Лейб-гвардии подполковник Измайловского полка Густав фон Бирон, – сказал я.

– Немец, значит? – уточнил казак.

– Немец, – подтвердил я. – А что, не нравится?

– Да мне как-то все равно. Лишь бы сурьезный да толковый был, – пожал плечами сотник.

Ему и впрямь было все равно, кто и какой нации. Казачество – известный котел, переплавивший уйму народов.

– Не волнуйся, толковей некуда, – заверил я.

– Слушай, а что это за мундир на вас надет непонятный? Сразу и не признаешь. Мы поначалу думали: ляхи или цесарцы здесь лагерем стали.

– Откуда ж им тут взяться?

– Леший их знает! В степи всякое быть может. Дюже сумневались: наши чи не наши.

– Наши, – засмеялся я. – Реформа сейчас в армии, сплошные перемены. Скоро всю армию переоденем в новые мундиры. Они удобней старых.

– Казачкам моим куда проще. В мундиры наряжаться несподручно, в любой секунд надо в седле быть. Не до мундиров нам…

– Ничего, и для вас что-нибудь придумаем.

– Ну-ну, – покачал головой сотник. – Придумаете что-то на нашу голову.

Похоже, он скептически отнесся к моему сообщению.

Мы зашли в шатер. Успевший одеться и причесаться Бирон встретил казака настороженным взором.

– Ваше превосходительство, я к вам от казачков пожаловал. Мы туточки стоим, недалече, в количестве трех полков. Уже цельную неделю с места не двигались. Приказано к вашему деташементу присоединиться. Так что принимайте православное воинство. Вместе поедем татарву лупить.

– Три полка, – задумчиво произнес Бирон. – Это сколько, выходит, у вас сабель?

– Тыщи полторы, не больше, – доложил казак. – Да вы не сумлевайтесь. Хучь и немного нас, но все сабли вострые, кровушку пролить басурманскую горазды.

– Тогда скачи обратно, передай, что жду господ полковников у себя в шатре поутру для выработки совместного плана действий. До Азова, стало быть, вместе будем продвигаться. Да, и скажи еще своим: пусть смотрят, чтобы порядок был! Здесь не казачья вольница, а регулярная армия, – повелительно рыкнул Бирон.

– Эвона какой здоровый да голосистый! – поцокал языком Федька, когда мы вышли из шатра. – В такого стреляй – не промахнешься.

– Типун тебе на язык! – замахнулся я на него.

– Та я ж шуткую, – захохотал Вырвиглаз. – Нехай ваш полковник живет хучь сто лет да в ус не дует.

Утром вместе с казаками прибыла еще и сотня калмыков. Известие это мы встретили с большой радостью. Калмыки были нарасхват, особенно в степи. Их конница считалась грозной силой, низкорослые скуластые всадники давно заслужили репутацию свирепых и отважных воинов, которые метко стреляли из луков и не боялись лихого сабельного удара. Те, кто побогаче, имели ружья и доспехи, но, вне зависимости от социального статуса, все калмыки, выступившие в поход, были о двуконь. Маленькие, величиной не более полутора метров калмыцкие лошади преимущественно гнедой и бурой масти славились выносливостью и способностью совершать без еды и отдыха переходы в сто верст. Столь скромное по количеству пополнение стоило на самом деле драгунского полка.